«Красный Моцарт» — явление катарсиса

Шорт-листер Премии «На Благо Мира», поэт, литературный редактор Мария Ватутина рассказывает о первой из двадцати премьер МХАТа им. М. Горького в новом сезоне — спектакле «Красный Моцарт».

После предпремьерной сдачи спектакля «Красный Моцарт» я видела, как одна сотрудница, работавшая над этой премьерой, плакала. Это был короткий выхлоп, но это не были слезы перевозбуждения, усталости, умиления или счастья.

«Порой опять гармонией упьюсь,

Над вымыслом слезами обольюсь…»

Всем известны эти строки пушкинской «Элегии».

Мне хорошо знакомы эти слезы. Не банальные слезы честолюбия и восхищения тем, что получилось, а потрясение от того, что состоялось событие, благодаря которому в этот мир вошло новое дитя, детище, созданное тобой. Я так же, только что родив, плакала. От великого события – рождения человека в мир.

Такие слезы — это понимание того, что событие состоялось, в том смысле слова «состоялось», которое тесно связано с «состоятельностью», «созданностью».

Я узнала эти слезы созидания, слезы творчества нашей молодой коллеги.

Я была шокирована многими вещами на показе спектакля «мамам и папам». У меня-то таковых уже нет, я пригласила двух друзей – поэтов и 18-летнего сына. Как вы понимаете, поэты чутко чувствуют текст и прежде всего ловят его, а потом уже зрелищность, музыку, сценографию, режиссуру. Текст и есть основа, на котором строится здание.

Впрочем, сначала о своих наблюдениях. Я видела прогоны «Красного Моцарта» несколько раз на протяжении последних трех-четырех дней перед премьерой. Я не понимаю, как они это делают, но с каждым днем постановка, слаженность и отточенность действа отличалась от предыдущего раза глобально. Однако там были прогоны, а на сдаче я увидела – спектакль. Мне было в новинку наблюдать эту потрясающую необъяснимую законами физики прогрессию. На сдаче 16 сентября был уже продукт, если говорить языком экономическим, имеющий отличный товарный вид. Такое развитие, такой рост спектакля говорит о том, что спустя какое-то время все недостатки, видимые предвзятому взгляду, конечно, исчезнут. И не надо думать, что в прицел художественного руководителя Эдуарда Боякова или режиссера Ренаты Сотириади не попали абсолютно все недоработки. Попали. И в ночь перед премьерой тоже работали. Но ведь мы понимаем: идеальный спектакль нам сыграют роботы, а человеческий, живой, дышащий спектакль — талантливые люди.

После огромного перерыва я снова зашла во МХАТ года полтора назад. Тогда мне показалось, что сон сковал труппу, ожидающую пробуждения. И сегодня, когда на сцене около тридцати зажигающих артистов, заразительно степующих, профессионально играющих на саксофоне, поющих блюзы, марши и вальсы, понимающих, как умно двигаться в массовых сценах, я радуюсь за них, понимая, как сладка будет их усталость после такого огромного труда.

Я вспомнила, когда в пятнадцать лет готовилась стать актрисой, наставница научила меня слову «служить» применительно к театру. Эти круглосуточные репетиции труппы, занятия по вокалу, уроки чечетки, умение петь под оркестр или хором, отлаживание драматургии, света, работы декораций, создание целого из составных частей – это и есть служение.

«Мамы и папы» скандировали «браво». Ликовал и довольно сиял колючий и едкий театральный критик, выходящий из зала. У людей светились лица. Кто-то напевал мотив Дунаевского. Настроение было приподнятое.

А со мной случилось то, что редко случается теперь на спектаклях. И тут нужно признаться, что этого ничто не предвещало. Во-первых, я же смотрела прогоны. Во-вторых, это веселая музыкальная комедия. В-третьих, у меня были осторожные вопросы к нескольким путаным диалогам. И вдруг такое!..

По сюжету – вождь приказывает для празднования «двадцатилетия преобразования мира» подготовить и сам праздник, и создать музыку, чтобы «нашу мечту небеса поддержали». Дальше свозят композиторов и музыкантов в Дом творчества, а там у главного организатора праздника жена – певица. Так, как поет Елена Терентьева, не поет никто. Думаю, про ее голос говорили много прекрасного, а я хочу добавить, голос этот – добрый. Он настолько совпадает с песнями Дунаевского, он располагает, берет за душу, он мягкий и стремительный одновременно, он может все!

Перипетии в «Красном Моцарте» сродни перипетиям в «Веселых ребятах». Они сумбурны и комичны, гротескны, близки к фарсу. Так где тут место настоящему «русскому драматическому катарсису»? Почему вдруг охватывает этот восторг, эмоциональный смерч, в какой момент количество переходит в качество? Со мной это случилось на финальной песне «Широка страна моя родная» с торжественными трепещущими алыми стягами и золотыми арками, где мощны хор и оркестр, когда все это оказалось не просто песней, а портретом сильной и светлой страны, в которой мы жили. Я знаю, знаю… И режиссер знает, ведь спускается после этого железный занавес…

Правда, мои друзья-поэты заспорили: символ ли это наступающего 1937 года и эпохи репрессий, символ ли это того, что страна, которая широка и родная, оказалась отделена от мира и от нас, сегодняшних, железным занавесом. Сын же сказал, что весь ход спектакля, по его мнению, не согласуется с этим символом, не подводит к такой концовке с «железным занавесом». Мне ближе второе мнение, или сочетание и второго, и первого. Железный занавес – это прямое высказывание режиссера, как говорят в юриспруденции – «особое мнение». Это напоминание, свидетельство того, что создатели спектакля прекрасно понимают, о каком времени идет речь в спектакле, но это не исключает величия страны, единства народа, который ее построил, и умения радоваться, чему и служил Исаак Дунаевский. А вообще-то это спектакль не о Дунаевском. Главный герой – не сам Исаак Осипович, а его олицетворенный талант по имени Дуня-Воробей.

Фотографии Сергея Косцова.