Меню

«Пространство режиссуры» вклинилось в театральную реальность Перми

Новости номинантов
08 января '18

Сложно придумать что-то более отрезвляющее и в то же время вдохновляющее для заядлого пермского театрала, чем фестиваль «Пространство режиссуры», который проходит по инициативе и на территории Театра-Театра. Это как портал в иную реальность: возникают новые системы координат, новые точки отсчёта; оказывается, что даже очень хорошее знакомство с премьерами пермских театров далеко не даёт полного представления об истинном театральном процессе. Мировой театр принципиально больше и шире, передовая режиссура мыслит какими-то совершенно другими категориями, актёрская профессия требует всё больше и больше компетенций. Словом, «Пространство режиссуры» — это безжалостно правдивая и в то же время влюблённо восторженная демонстрация истинных возможностей современного театрального искусства.

Руководители театра и фестиваля Борис Мильграм и Владимир Гурфинкель сознательно идут на показ самых острых, самых дискуссионных достижений современного театра. Именно в этом смысле Гурфинкель трактует лаконичный и загадочный логотип фестиваля — красно-белый острый клин, который красуется на всех фестивальных афишах. «Режиссура — всегда клин!» — считает идеолог события. Некоторые, впрочем, предпочитают рассматривать этот символ как кусочек пирога, и они тоже правы: это очень небольшой, очень тонкий кусочек от «пирога» мирового театра, который в кои-то веки смогут распробовать пермяки.

Первое же событие фестиваля — спектакль «Барокко» французского театра NoNo — ясно дало понять: никто не обещает, что зрителю будет просто. Зато зрителю будет феерично.

«Барокко» — это немного балаган, немного балет, немного опера; зрелище избыточное и причудливое, как искусство барокко, и столь же макабрическое. В нём толстенная «подкладка» из историко-культурных отсылок и ассоциаций: вспоминаются, например, стихи поэтов времён Тридцатилетней войны, «Симплициссимус», «кружевные» церкви Доминикуса Циммермана, исследования карнавальной культуры…

Искусство и литература времён барокко заигрывали со смертью, создавая особый ироничный культ, который воплощался в «парадах смерти» или «парадах со смертью». Вот и в спектакле режиссёра Сержа Нуаеля перед зрителями — бесконечный парад по-барочному причудливых персонажей, выясняющих отношения со старостью и смертью под красивую современную французскую музыку, напоминающую саундтрек Брюно Куле к фильму «Хористы»; гипнотически завораживающее зрелище, о котором потом хочется долго рассказывать — во всех подробностях. Самое, конечно, трогательное — это два лучезарных старичка, «божьих одуванчика» в младенческих платьицах и чепчиках, будто вернувшихся в детство; неразлучных, больше всего на свете боящихся потерять друг друга.

«Барокко» очень точно сориентировало зрителей, показало, каким будет фестиваль. Последовавший за ним спектакль Театра наций #сонетышекспира, с одной стороны, подтвердил это впечатление, а с другой — всех очень запутал.

Каждое «Пространство режиссуры» монографически знакомит пермяков с творчеством какого-либо современного режиссёра из числа наиболее «острых», и вряд ли можно найти в наши дни кого-то «острее» Тимофея Кулябина, прославившегося скандалом с постановкой оперы «Тангейзер». Сам режиссёр, впрочем, об этом эпизоде говорить не любит, поскольку считает, что эта история к искусству отношения не имеет, речь идёт о «мелком политическом заказе». «Пространство режиссуры» 2017 года было посвящено творчеству этого молодого режиссёра и в целом молодому поколению российского театра.

Кулябин в своих постановках всегда выясняет отношения с классическими текстами. Ему не интересна литература, у которой нет длинной истории интерпретаций. Сонеты Шекспира — идеальный «подопытный», и Кулябин разобрался с ними более чем радикально. Из всех сонетов выбраны те, в которых говорится о гибели, о тлении (привет «Барокко»), но выбраны они очень по-хитрому. Так, казалось бы, кандидат №1 в подборку — сонет №66 («Зову я смерть. Мне видеть невтерпёж / Достоинство, что просит подаянья, / Над простотой глумящуюся ложь, / Ничтожество в роскошном одеянье…») — в тексте спектакля отсутствует. Возможно, виной тому его в целом жизнеутверждающий финал: «Всё мерзостно, что вижу я вокруг, / Но как тебя покинуть, милый друг!»

Ничего жизнеутверждающего в этой постановке быть не может. Так, здесь нет места знаменитому сонету №55, утверждающему бессмертие поэтического творчества: «Пусть опрокинет статуи война, /Мятеж развеет каменщиков труд, / Но врезанные в память письмена / Бегущие столетья не сотрут». Словом, над поэтическим наследием Барда была проделана большая отборочная работа.

Действие спектакля напоминает о другом возрожденческом литературном шедевре — «Декамероне»: здесь тоже собралась в замкнутом пространстве компания молодых людей — девушек больше, чем парней, — но если у Боккаччо герои рассказывали истории, то здесь читают стихи, а одна из барышень ещё и поёт под рояль. Но вот что странно: поёт она из рук вон плохо. Вроде бы и голос есть, и репертуар состоит из сплошных «красивостей» — «Вокализ» Рахманинова, арии Россини и Пёрселла, — но фальшивит безбожно, кричит — буквально рвёт связки, а на пёрселловской Music for a While вообще скисает.

Казалось бы, просчёт постановщиков, но нет — всё продумано, всё работает на одну идею: и среди собравшейся на сцене молодёжи вовсе не идиллия, а настоящая война — с драками и изнасилованиями; и рояль поначалу вроде играет, но всё хуже и под конец вовсе перестаёт звучать; и читают стихи нарочито безэмоционально, порой просто бубнят под нос, а то начинают перебивать друг друга, не дочитывать сонеты… А рядом за перегородочкой сидят два монтировщика и, извините, жрут какой-то доширак, смачно чавкая. Время от времени у них начинает бубнить рация, и тогда парни, деловито утирая рты, идут переставлять мебель и делать спецэффекты, вроде «рассвета» с помощью оранжевого прожектора.

Что ж, раз уж речь о тленности всего сущего, то вот она — тотальная деконструкция: текста, музыки, театрального действия. Самое любопытное, впрочем, то, что публика в большинстве своём ничего этого не отфиксировала, а то и вовсе не заметила: обаяние классических текстов и классической музыки настолько мощно, что жаждущие красоты зрители отмели всё раздражающее и на обсуждении после спектакля в один голос благодарили за красоту, за поэзию, за пение, и даже в сцене драки увидели лишь красивую хореографию (она действительно присутствует, хореографы — Иван Естегнеев и Евгений Кулагин).

Дальнейшие просмотры спектаклей Тимофея Кулябина ещё раз доказали, что для этого режиссёра идея первична; оригинальная идея — двигатель каждого его спектакля. Эмоции уходят на второй план, их может и вообще не быть, главное — мысль. Театр Кулябина холоден, рационален. Недаром в буклете, выпущенном к фестивалю, в своей прямой речи Кулябин пишет: «Театр вообще может быть очень разным, ему совершенно не обязательно быть зрелищным и заставляющим тебя рыдать или смеяться. Он может быть холодным, рациональным, каким угодно».

Даже в оформлении спектаклей Кулябин и его постоянный соавтор художник Олег Головко избегают ярких красок. Спектакли этого дуэта постановщиков — это «50 оттенков серого». Ну, ещё белого и чёрного. На каждом спектакле Олег Головко выстраивает этакую серую коробку, замкнутый мир прямых линий и углов, герметичную «упаковку» для действия. Это пространство очень технологично, наполнено экранами, камерами, видеопроекциями, световыми эффектами.

Все эти впечатления, возникшие уже на #сонетышекспира, подтвердили последовавшие за ним спектакли. «Электра» того же Театра наций игралась в Перми последний раз — спектакль уже не новый, снимается с репертуара, — и пермские зрители в голос недоумевали: такое — и снять с репертуара?! В самом деле, «Электра» Тимофея Кулябина — это совершенство, эталон, мастер-класс на тему «Как превратить античную трагедию в актуальную драму и при этом оставить её настоящей античной трагедией».

Как в любой настоящей античной трагедии, герои выясняют отношения не столько друг с другом, сколько с богами, в трактовке Кулябина — с Богом. Действие происходит там, где современный человек ближе всего подходит к небесам и к вечности — в зале ожидания аэропорта. Сюда каждый год в один и тот же день приходит человек, который исполняет странный ритуальный танец. В этот день несколько лет назад вся его семья погибла в авиакатастрофе, и своим танцем он просит богов вернуть его близких. Но боги молчат.

Они всё время молчат. Молчат и тогда, когда Орест (Олег Савцов) и его сестра Электра (Юлия Пересильд) задумывают убийство своей матери Клитемнестры и её мужа Эгисфа, и тогда, когда они осуществляют задуманное, буквально заливая сцену кровью; молчат и тогда, когда выясняется, что зря они грешили на мать. Неизбежно Орест задаёт себе вопрос: а может, и нет никаких богов? Но боги продолжают молчать, а отвечают герою… лауреаты Нобелевской премии по химии, физике, медицине — Иван Павлов, Нильс Бор, Альберт Эйнштейн и другие. Их высказывания о неприятии концепции божественного творения высвечиваются бегущей строкой, а на многочисленных мониторах (всё-таки сцена — это зал ожидания аэропорта) одновременно появляется видео, иллюстрирующее новейшие естественнонаучные теории и открытия, такие как бозон Хиггса, теория струн и т. д.

И всё же в финале спектакля Танцующий вновь выходит на сцену и вновь пытается говорить с богами.

Напряжённый интеллектуализм в этом спектакле соединяется с по-настоящему страстной игрой актёров, и Юлия Пересильд в заглавной роли просто рвёт жилы. Из этого и складывается трагедия — человеческие страсти, холодноватый интеллект и молчание богов.

Для пермских театралов особенно примечательным оказался тот факт, что спектакли Кулябина, поставленные не в Театре наций, а в его родном новосибирском «Красном факеле», ничуть не проигрывают московским. По эстетике и по силе мысли они близнецы, а по качеству актёрской игры Новосибирск кое-где даже выигрывает.

«Процесс» по роману Кафки и «Онегин» по стихотворному роману Пушкина — это сеансы реанимации литературного текста, его радикального оживления. Особенно примечателен в этом плане «Онегин» — после этого спектакля, самого раннего из показанных на фестивале и самого эмоционального, от зрителей то и дело можно было услышать: «Как впервые прочитал». «Процесс», впрочем, тоже буквально открывает глаза на смысл произведения Кафки, как будто стерильно очищенный: с пронзительной ясностью Тимофей Кулябин говорит о том, что симпатичный Йозеф К. (Антон Войналович) запросто мог не поддаваться навязанной ему игре, просто отмахнуться от непонятного процесса — и выжил бы; но равнодушно говорить «сам виноват» не хочется, потому что ситуация абсолютно человеческая — все мы, бывает, поддаёмся ложным тревогам, которые затягивают в пучину паранойи даже самых разумных. История Йозефа К. показана очень холодно, очень тягуче, истинного зрительского сопереживания вовсе не вызывает. Ну, так и роман Кафки такой же.

И в «Онегине», и в «Процессе» невозможно не любоваться потрясающей труппой «Красного факела». Как они говорят, как двигаются, как естественно, без наигрыша существуют на сцене! Ни грамма того провинциализма, который мы порой вынуждены прощать актёрам пермских театров. Настоящая современная труппа.

Об этом хочется поговорить подробнее, тем более что «Пространство режиссуры» дало пищу для такого разговора. Современный актёр и его компетенции — одна из сквозных тем фестиваля, связанная с целой серией показов ученических спектаклей, в которых участвовали мастерская Дмитрия Брусникина Школы-студии МХАТ, мастерская Константина Райкина Высшей школы сценических искусств и стажёрская труппа Театра-Театра. Пермские стажёры показали спектакль #конституция.рф, о котором «Новый компаньон» уже писал подробно, и, надо признать, ничуть не проиграли московским молодым.

Все три молодёжных коллектива показали, что современный актёр должен уметь очень многое: танцевать и быть спортивным, петь и быть музыкальным, говорить на разных языках — в смысле, на разных русских языках: как показал документальный спектакль мастерской Брусникина «Транссиб», русских языков существует множество — и, конечно, уметь жить в любых предлагаемых обстоятельствах и быть органичным. Посмотрев спектакли театра «Красный факел» и студенческие работы, каждый понял, зачем Борис Мильграм и Владимир Гурфинкель специально набрали актёрский курс для постановки мюзикла «Винил». При всей любви к труппе Театра-Театра, там нужна новая труппа с новыми компетенциями, свежая кровь.

«Пространство режиссуры» многомерно и многослойно. Это не только показы для публики, но и профессиональные события — круглые столы, мастер-классы, лекции, обсуждения. Их активно посещали пермские театральные деятели — педагоги, режиссёры, актёры, да и публика частенько заходила.

Концентрируясь на актуальной режиссуре, фестиваль в то же время отдаёт дань режиссёру-классику — Зиновию Корогодскому. К сожалению, блестящая выставка его сына Данилы Корогодского просуществовала в большом фойе театра всего два дня — у театра нет собственного выставочного оборудования, аренда дорогая; но на эти два дня зрители переместились в ещё одно пространство, в котором изобразительное искусство выразительно рассказывало об истории страны через семейную историю и о театре — через эскизы к спектаклям, созданные настоящим художником. Пространство режиссуры сомкнулось здесь с пространством арта, создавая выставку-спектакль.

Пять фестивальных дней яростно доказывали Перми: театр лучше жизни. Возвращение в реальность после закрытия фестиваля, отрезвляющее и охлаждающее, пережить помогает лишь надежда на то, что через год «Пространство режиссуры» вернётся.


Источник

Смотреть конкурсные работы

Развернуть Свернуть