С первым героем этого романа происходят события, не объясняемые привычной логикой. Он остается жив во время раскулачивания. Не гибнет в завале шахты. Пули не убивают его на войне. Он не тонет, наводя понтонные переправы через Днепр, Вислу, Одер. Невредимым проходит через абсолютное зло. И та же сила оберегает второго героя книги – его сына – уже в наше время. Судьба, любовь, совесть, неприятие лжи чувствуются ими одинаково.

Эта книга – обо всем. Странным образом коснулась она всех проявлений человеческой жизни. Автор нашел для этого ясную форму новой художественности.

Рецензия на книгу Владимира Сотникова 

Сколько их было «историй моей жизни»? А все пишут и пишут. Считают, что это кому-то интересно. И чем больше пишут, тем меньше интереса. Все они сливаются в единое неразличимое целое: «мое детство босоногое», «школьные годы», «первая любовь – это навсегда», «как закалялась сталь», «в дни поражений и побед». Меняются имена и лица. Все остальное одинаково: родился, крестился, женился, страдал, претерпел, умер. И уже не разберешь чье это, кто вспоминал-описывал?

Какая разница?

Выбиться из потерявшего индивидуальность потока воспоминаний можно посредством грубого реализма, убойных доз правды жизни, шокирующих и, тем самым, сообщающих истории незабываемость. А можно за счет затейливой литературной техники, стиля, композиции, интонации.

Владимир Сотников в отличие от многих пошел в «Улыбке Эммы» по второму пути. Он выбрал поэзию, а не правду. «Темно и тихо, в доме лишь тикают часы. Это идет время. Секунда за секундой. Может быть, где-то среди звезд так же отсчитываются и годы? И мои тридцать четыре года? Здесь это целая жизнь, а там – мгновение. Интересно, с каким звуком оно пронеслось? Как прозвучали там жизни моих ровесников, с которыми мы в сорок втором ушли из деревни и уже через несколько дней бежали гурьбой на немецкие пулеметы с деревянными винтовками в руках? Где они? Я думаю о них каждую ночь под утро и представляю темное небо с россыпью звезд. Они – там? Не знаю. Но если спрашиваю, если думаю об этом, то это может быть».

Год назад спорили о больших романах и коротком дыхании. Носились как с писаной торбой с книгой Александра Снегирева «Вера». Ставили ее в пример: лаконизм и объемность, прекрасный новый твиттерный формат против пухлых эпических кирпичей. Энциклопедия русской жизни XX века на трехстах страницах. Все это было, мягко говоря, преувеличением. Снегирев написал роман-конспект, в котором всеохватность свелась к перебиранию штампов и фальшивой патетике. Это был роман традиционной «большой темы», в котором на самом деле ничего большого и глубокого не содержалось, присутствовала одна лишь видимость, треск литературных ружей и многозначительная поза.

Действительно оригинальное, необычное, как всегда, осталось незамеченным.

«Улыбка Эммы» имеет почти тот же объем, что увенчанный лаврами роман Снегирева. Это тоже книга о нашем российском XX веке, и здесь тоже жизнь и судьба. Однако «Улыбка Эммы» избавлена от проклятия «большого русского романа». От ожирения эпики. Роман Сотникова - не собрание кратких сведений о вехах жизненного пути, а повествование о его сути. Поэтическое, лирическое, художественное в романе Сотникова торжествует над политическим и публицистическим, человеческие глубины и высоты над бездушным масштабом. Поэтому даже традиционный поднадоевший набор эпизодов советского прошлого, который в любом другом романе иллюстрировал бы ужас тоталитарной машины, здесь воспринимается совсем по-другому. Убийство маленькой девочки, бессмысленная атака молодых призывников с деревянными ружьями во время Великой Отечественной, жестокая гибель первой любви, приказной тон особиста («вы нам нужны, завтра явитесь») – все это глубоко переживаемые, оставившие неизгладимый след в душе, события. Все они – часть индивидуальной истории, беззлобной, просто трагичной и печальной. Поэтому веришь, без всякого спора, так могло быть. Есть такие люди на свете, для которых чужая жизнь – копейка. Их не обойдешь, они встретятся на твоем пути.

Единственная возможность существовать дальше после такой встречи – пережить и сохранить в своей памяти.

В «Улыбке Эммы» есть то, о чем забыла современная российская литература, существующая только в двух измерениях – индивидуальном и историческом. В книге Сотникова ощутимо присутствие вечности, сознание экзистенциальной значимости событий, поступков, мыслей. Вот, к примеру, критический эпизод для парня, стоящего перед выбором как жить дальше. Война закончилось, ему двадцать лет, и надо выбирать:

«Я шел по улице и услышал, как взрослый спрашивает, ребенок отвечает. Такая ясность и простота была в этом!... Я думал, что самое главное в жизни, – вот это. Этот класс, читающий учитель, слушающие ученики и я среди них. Чудо войны. Тогда, в том классе, я понял, что это настоящее, которое я наблюдаю, должно быть в моей жизни каждый день, и тогда моя жизнь будет правильной… В этом классе ко мне прилетело спасение на всю мою будущую жизнь. Я понял, что буду учителем маленьких детей».

Сотников выбрал поэзию. Его возвышенное, лиричное повествование смотрится правдивее многочисленных художественных поделок последнего времени. Герой думает, чувствует, переживает, - и читатель вместе с ним, оба - среди настоящей человеческой жизни.

Казалось бы, всего перечисленного уже достаточно, чтобы понять, что перед нами произведение неординарное. Однако Сотников не перестает удивлять и дальше. Когда герой возвращается с войны, женится, становится учителем (это середина романа), ты начинаешь прикидывать: а что будет дальше? каков будет рассказ о годах оттепели и брежневского застоя? Ты настраиваешься на продолжение человеческой истории, на рассказ о зрелости и старости, трудностях семейной жизни. Но ничего этого нет. Повествование обрывается. Оно не доведено до конца, просто оставлено. Творческий акт не завершен. Начинается вторая часть романа. И ты неожиданно понимаешь, что упомянутая выше проблематика поэзии и правды не вынесена за пределы книги, а наоборот, стоит в центре повествования. Роман о личной судьбе внезапно трансформируется в книгу о жизни и творчестве. История отца, прочитанная ранее, на самом деле, создана сыном–писателем. Она правдива, и в то же время вымышлена. Ее герой – реальный человек, и в то же время персонаж. А между тем, отцовская жизнь продолжается в сыне, и читатель становится свидетелем вечной, свершающейся уже не первое тысячелетие жизненной эстафеты, в которой что-то повторяется, а что-то нет, расцветает иным цветом, дает новое начало.

Нет смысла пересказывать содержание второй части романа, в которой происходит развитие, углубление, расширение изначальной тематики. Есть желание сказать о том, о чем говорить в отношении российской прозы практически не приходится: о чувстве, с которым читаешь эту книгу. Тебе хочется, чтобы она не имела конца, а все длилась и длилась дальше, шуршала, словно виниловая пластинка, которую забыли поставить на автостоп, шорохами подлинной жизни. С другой стороны, ты постоянно боишься, что автор не выдержит, сорвется с высоты, на которую медленно и уверенно забирался страница за страницей.

Но книга кончена, автор не сорвался, и с тобой надолго (навсегда?) остается ее настроение: «Я люблю ранним утром выйти из дому, когда никого нет в мире, когда кажется, что внешняя жизнь только начинается. Любая мысль становится новой и сразу же улетает вперед, чтобы потом вернуться, или терпеливо дожидаться в будущем. На самом деле эти новые мысли отлетают как молекулы воздуха от моих глаз, от одной- единственной, от главной. Вот так живу и не знаю, что такое, это главное. Я все думаю о невыразимом». (источник)